Было мне лет 10-12, когда однажды мой крёстный Дмитрий Павлович, тогда – папка Митя, подвел меня к яблоньке, что росла у деда в саду, и сказал:
- Запомни это место, сынок, здесь похоронен солдат.
И он очертил рукой расположение могилы, приблизительно в метре от ствола молодого деревца.
Я знал, что погибшие в том последнем жестоком июльском бою 1943 года похоронены в братской могиле, что была в конце дедушкиного огорода. Но тогда почему оказалась еще одна в середине? В ответ на мой недоуменный вопрос, дядя изложил короткую, но очень печальную историю.
- Когда мы с моей мамой - твоей бабушкой Василисой, после шести дней непрерывного танкового боя, утром 18 июля вышли, наконец, из окопа, в котором спасались, то перед нами предстала жуткая картина. Вся земля была перепахана гусеницами и изрыта воронками, кругом стояла и лежала разбитая и обгоревшая техника, валялись боеприпасы, стреляные гильзы, на местах хат чернели только иссеченные осколками печи и на всем видимом глазу пространстве лежали убитые.
Я понимал, что уходить нам отсюда некуда. А жить в такой обстановке тоже невозможно. Страшно. Поэтому самой первой здравой мыслью, что пришла в мою почти взрослую голову, а мне в то лето исполнилось уже четырнадцать, был вопрос – с чего начинать?
Прежде всего, решил осмотреться и выбрать главные работы. Обошел двор, оценил состояние хаты и сараев на предмет первого ночлега. Потом вышел на огород. В глаза бросился лежащий на его середине труп голого человека. Когда подошел ближе и рассмотрел, то понял, что это наш погибший солдат, на котором сгорела вся одежда, а местами и тело.
Человека иногда сравнивают с поросенком, когда хотят унизить. А для меня вид того солдатика, напоминавший осмоленного поросенка, после того, как его несколько раз обожгут горящей соломой, наоборот, только усиливал боль в душе и вызывал слёзы.
- Как ты узнал, – спросил я, - что солдатик наш?
- Примет всяких было много – железные пуговицы, застёжка ремня…. Я вспомнил, - продолжил он, - как сидя в окопе, мы с мамой слышали душераздирающий крик, который постепенно слабел и потом затих.
Наверное, кричал тогда он, сгорая заживо.
Мне очень не хотелось, - говорил крёстный, - чтобы в таком жалком виде его обнаружила мама, с её ранимым сердцем, и не дай бог, чтобы снова вспомнила и пережила тот крик.
Подобрал я валявшуюся саперную лопатку, быстро вырыл рядом с убитым небольшую траншею с метр глубиной, столкнул его туда и засыпал землёй.
А вскоре вернулись и наши беженцы – братья Тима, Павлик, а с ними отец.
Тогда уже мы вместе вырыли в конце огорода настоящую широкую могилу и в неё стали сносить погибших. Их только двенадцать лежало на самом огороде, еще столько же собрали вокруг межи, с улицы перед домом и со двора. Вместе с моим первым - оказалось ровно двадцать пять.
А уже через день, когда основной эвакуированный народ возвратился в Сторожевое, папу избрали председателем колхоза и сразу же приступили к работам. Стали сносить и хоронить остальных в большой братской могиле, что на колхозном дворе.
А осенью я принес из леса саженец дикой яблони и на этом месте посадил, приметил могилу. В следующем году папа привил на дичок почку от Белого налива. Видишь, с какими цветами теперь эта яблонька День победы встречает!
Ты запомни, сынок, - повторил он снова, - даже когда меня не станет, кто-то обязательно должен об этом солдате знать. А место приметное – Белый налив.
Возврат к списку
